Все будет хорошо. Это лишь черная полоса. Скоро все закончится. Волшебные слова, с помощью которых мы должны найти успокоение в момент полного апокалипсиса. Только вот правда в том, что они не работают. Время не лечит. И даже не притупляет боль. Оно просто учит с ней жить. Жить по-новому, и притворяться, что все идет по-старому, просто немного иначе. Океан времени, которого теперь кажется бесконечно много, а тебе оно уже не нужно. Потому что тебе не с кем его провести. Все, кто был хоть чуточку дорог, потеряны навсегда. Боль от осознания этого факта заставляет сердце ныть, причем, физически, ощутимо, и ты ничего не можешь с этим поделать, кроме того, чтобы дать слезам волю, чтобы они перестали душить глотку. Это не закончится никогда. Даже с твоей собственной смертью. Твои мучения не только твои. И даже если ты уйдешь, исчезнешь, испаришься, проблема никуда не денется. Она продолжит существовать. А тебя еще и вернуть могут. Даже с того света выдернуть. Теперь ты знаешь, что могут. Что это реально. И это бьет по беснующейся в отчаянии душе сильнее любого хлыста. Почему т е б я вернуть могут, а е г о — нет?! Надежда и боль с новой силой рвут сошедшую с ума душу. Безумие для тебя стало спасением там, в Камне Души. Пусть и в галлюцинациях, но он был рядом, чуточку ближе, но ты и за это была благодарна. А теперь у тебя снова все отобрали и воспоминания колят еще острее, чем раньше.
Все хотят вернуться поскорее домой. Но у тебя нет дома. Ты возвращаешься на базу Мстителей, только идешь не в свою комнату, а в больничное крыло. Здесь как всегда привычно тихо. Только приборы продолжают отмерять секунды приостановленной жизни брата своим пищанием. Противным, но таким необходимым, чтобы ты знала, что он еще где-то здесь. Сколько времени прошло? А ты все еще наивно надеешься, что когда-нибудь он откроет глаза и снова будет с тобой. И даже этот оплот постоянности у тебя вдруг хотят забрать — главный врач осторожно завел разговор о том, что дальнейшее поддержание жизнедеятельности организма Пьетро бессмысленно. Нет никакой реакции. Нет никакой гарантии. Надо просто смириться и дать ему покой. А кто даст покой тебе, если не он? Эгоистично, он заслуживает лучшего, и ты это прекрасно знаешь, но все равно не можешь себя перебороть, начиная злиться. Ты знаешь, что они ни в чем не виноваты и у них совсем нет цели сделать тебе больно, что это просто их обязанность, но все равно начинаешь их винить, и Старка тоже, снова Старка. Будто не он платит за всю эту коллегию лучших в мире врачей, оборудование последнего поколения, чтобы твой драгоценный брат не был похоронен как потерянный в бою. Будь ты немного сговорчивее, ты требовала бы для него церемонии, как для героя, с пафосными речами и залпами орудий в воздух, и это было бы куда более осуществимо, чем то, что хочешь ты. Видеть его живым. Заставить его открыть глаза и слабо улыбнуться. Произнести твое имя. Взять тебя за руку и успокоить, что все будет хорошо. Быть снова с тобой. Но почему именно это — невозможно? Ты бы больше в жизни ничего не попросила, ни на что не пожаловалась, помня это огромное одолжение...
— Не смей оставлять меня снова, слышишь?! — Упав лицом в складки одеяла на груди безжизненного брата, ты буквально кричишь ему эти слова, пытаясь заглушить раздирающее изнутри ощущение беспомощности и тихо крадущееся в мозг понимание, что врач прав и надо с ним согласиться. Но как это сделать? Как возомнить себя богом и просто решить, быть брату или не быть? Ведь ты всегда выбрала бы быть. Ты всегда попыталась бы его спасти. Сделала бы для него все возможное и нет, потому что он — все, что у тебя было, есть и будет, и большего тебе не нужно. Но ты не можешь. Именно это — не можешь. Или просто не знаешь? Не веришь? Есть ли более безумная мысль, чем эта? Наверное, нет, но попробовать ты обязана. И вот тогда, если ничего не выйдет, ты со спокойной душой сможешь сдаться. Точнее, с мертвой душой. Ведь тогда не останется того, что еще поддерживает тебя на плаву и ты точно наложишь на себя руки от собственной бесполезности.
Алая мгла начинает ползти по комнате, обволакивая собой каждый прибор и заставляя его работать на максимуме его мощности и даже больше, ведь у тебя полно энергии. Энергии, которой нашлось бы применение, будь он жив. Так пусть она его и поднимет.

Когда близнецам Максимофф приходилось рассказывать кому-то свою историю, чаще всего она начиналась с фразы "повзрослеть пришлось рано". В десять лет они лишились дома, родителей и всего, на что может рассчитывать нормальный человек. Но только теперь Ванда понимает, что повзрослел тогда на самом деле только Пьетро. Ведь он мужчина, ему пришлось ухаживать за сестрой, пусть и старшей, но девушкой, а значит, по определению слабой. Капризной принцессой, требующей день ото дня все больше внимания и исполнения ее прихотей. Ее злость кипела больше, ее идеи были смелее, ее поступки были отчаяннее, а Пьетро служил лишь этаким якорем, пытавшимся пригвоздить ее к земле и уберечь от опрометчивых поступков. Именно она настояла на том, что они будут работать с доктором Листом, хотя Пьетро и сомневался в разумности таких мер. Она сама обрекла их на эту опасность, и теперь расплачивается за нее одиночеством. Пьетро больше нет. Эта мысль будет еще долго доходить до самых глубинных уголков ее сознания. Еще долго она будет фантомно ощущать его незримое присутствие, но все время за спиной, все время в тени. Все время только у себя в голове.
Но пока что прошло всего лишь несколько дней с того момента, как команда Мстителей забрала ее с собой в Нью-Йорк. Агент Бартон взял на себя все хлопоты по поводу похорон парня, что пожертвовал собой ради спасения других, но ведьму все же оставил на попечение людей, которые были бы готовы к любым неожиданностям с ее стороны - на агентов Щ.И.Т.а. Казалось бы, чего уж мелочиться, давайте сразу в тюрьму и отвечать по всей строгости закона страны, с вмешательством которой в дела Соковии Максимофф и боролись. В самую секретную и самого строгого режима. Но нет, это место пусть и секретно, но на тюрьму не похоже, хотя камеры тоже есть. Ослепительно белые и блокируют способности. Как раз то, что нужно для нестабильного подростка, подвергшегося влиянию какого-то камня из космоса. Только Ванду не делали заложницей. Вместо этого с ней обращались как с гостьей, отчего девушке было только еще более неловко и хотелось уединения.
Белый - цвет чистоты? Вот только Ванда ощущала себя донельзя грязной, в моральном смысле. Вина за произошедшее - перед погибшим братом, перед ее народом, потерявшим многих, перед ненавистной командой, которой пришлось все это разгребать и спасать страну, до которой никому и дела нет, - рухнула на ее плечи в миг, стоило ей остаться наедине с собой и уйти в себя. Вот только внутри нет спасения. Есть только бездна мрачных мыслей, что затягивает только глубже, намереваясь съесть заживо. Зачем Ванда согласилась приехать сюда? На этот вопрос она тоже не знает ответа, но и не ищет его. Важно ли? Наверное, просто инстинкт самосохранения. Но отчего такое доверие к новым знакомым? Разве здесь нет той же опасности снова стать чьей-то подопытной, теперь уже для изучения ее сил? Не важно. Сейчас она считает себя достойной любого наказания, какое ей назначат и какое только возможно. Слова Бартона о том, что теперь она тоже Мститель, кажутся слишком радужной сказкой. Не бывает так. Да и не может она допустить мысли, что смирится с присутствием Старка в своей жизни уже не в виде ненавистной цели на мушке, а в виде одного из предводителей.
И все же, спустя несколько дней любопытство побеждает апатию. Белоснежные стены стали давить свим светом. Хотелось в тень. Подходящий уголочек нашелся возле окна лаборатории. Надо пользоваться моментом и увидеть этот странный шпионский мир изнутри, пока возможность не отобрали и пока ты не стал одним из тех, кого точно так же могут изучать в подобных местах.

Погожий весенний денек. И не солнечный, и не хмурый. Нет дождя, нет ветра. Ничего лишнего. Обычно такие дни мы пропускаем мимо себя, не замечая толком. Прямо как сейчас находящиеся здесь делают вид, будто не знают друг друга. Самые лживые, но и самые искренние похороны на свете. Наверное, такими они и должны быть. Без громких речей, официоза отдачи почестей. Ушедшему это точно не нужно, а мы, кто мог бы хоть что-то сказать, сами все знаем, потому и ведем себя здесь сейчас цивилизовано, делая его могилу зоной нейтралитета. Наверняка Коулсон сам высказал желание, чтобы все так и было. Секретность по-умолчанию, для всех. О многих подвигах героев из народа люди никогда не узнают, и это к лучшему. Меньше знаешь — крепче спишь. Пока на страже твоего спокойствия есть кто-то вот такой невидимый. Коулсон и правда всю жизнь был в тени. Он терялся на фоне нашумевших Мстителей, он всегда стоял позади колоритного Фьюри. Да даже на фоне собственного подчиненного, Бартона, Фил выглядел словно простой ФБРовец, настолько простой, что порой его принимали за простачка и обывателя. У меня до сих пор вызывает улыбку та история с пончиками в Альбукерке. Да и много других, что я слышала от людей, что стоят сейчас ко мне спиной. И не только ко мне. Если внимательно присмотреться, то можно подумать, будто периметр охраняется чуть ли не на президентском уровне. Слишком много случайных прохожих, задержавшихся у других могил дольше нормального без причины. Наташа. Клинт. Пеппер. Хилл. Селвиг. Все друг друга видят, все друг друга знают, как и то, что требуется от них сделать в этой ситуации, но даже после смерти Коулсон умудрился всех помирить. Приятно воочию наблюдать, что даже по разные стороны баррикад друзья остаются друзьями, и в первую очередь людьми. Кладбище не место для битв и арестов. У всех нас здесь покоятся и други близкие люди, к которым тоже стоило бы заглянуть, пока есть возможность.
Оставив пару цветков у надгробия неизвестной мне женщины, медленно отступаю к другому участку кладбища, туда, где находится могила Пьетро. Не была у него с самых похорон, даже как-то стыдно. А за могилкой, к моему удивлению, явно ухаживали все это время. Клинт, наверное, больше некому. Мне-то было некогда. Я безуспешно пыталась получить статус беженца и вид на жительство, но вскоре поняла, что бесполезное это дело. Квоты маленькие, тем более — для стран бывшего СССР; полезного Америке образования у меня нет; а то, что произошло в Новиграде с моим участием — и вовсе лучше замолчать, иначе уголовное преследование начнут. По крайней мере, я все это узнала до того, как сунуться с подобными просьбами к властям. Спасибо Дэйзи и ее другу детства.
— Совсем не ожидала увидеть Вас здесь, мистер Мёрдок, — Этому человеку можно доверять, поэтому не скрываюсь от него. Во время попытки законно обосновать мое нахождение в США мы много чего обсуждали, так что я прекрасно знаю его отношение к людям со способностями, и особенно тем, кто сглупил в начале своего пути. А может, и не только в начале. Может, я и сейчас глуплю, бунтуя просто из еще не выветревшегося из головы детского темперамента? Раньше я пришла бы с таким вопросом к Коулсону. Удобный случай узнать, что о Договоре думает адвокат.